Мне было стыдно: я догадывался, что в таком ее состоянии во многом повинен я. Действительно, все эти ночные кризисы никогда не случались до моего появления в доме сестер Лекэн. Я взорвал её покой, если не сказать больше: вывел из оцепенения двух женщин, давно им довольствовавшися. Нажав на звонок на воротах особняка, я стремительно разрушил девственную атмосферу этого дома, никогда не знавшую до меня каких-либо мужчин.

Скрытная Амелия по-прежнему была настроена ко мне враждебно: она знала, что во всем ныне происходящем виноват я, и не скрывала этого. Она старалась смотреть на меня как можно реже и, по возможности, никогда не заговаривала со мной. Из-за своей глухоты, вернее, благодаря своей глухоте она так и не стала свидетельницей ночных потрясений, но каким-то обостренным чутьем старых слуг, которые всегда замечают любые перемены в своих хозяевах, догадывалась, что от нее что-то скрывают. Я уже решил про себя, что выпровожу на покой эту печальную сову вскоре после того, как женюсь.

А пока я был вынужден терпеть ее неприязнь. Надвигался день открытия "Шкатулки с Мечтами". Я все время был занят, почти всегда отсутствовал дома. Никогда еще не чувствовал на себе такой ответственности. Я и мысли не допускал, что хоть что-нибудь будет сделано не лучшим образом. Бросился в эту коммерческую авантюру подобно мальчишке сорвиголова, записывающемуся в воздушно-десантные войска... Я понимал, что в руках у меня, может быть, шанс всей моей жизни, и решительно не хотел его упустить. Рабочая горячка мешала мне уделять сестрам сколько-нибудь значительное внимание.

Моя любовь к Элен ждала своего часа. Я испытывал к ней тихую нежность, зная, что не пришло еще время высвободиться всем моим чувствам. И мне даже нравилось быть рассудительным и сдержанным -- я сознавал свою силу.

Но вдруг настала третья ночь.

  Элен позвала меня со второго этажа. Я спал очень крепко, и ее тревожный голос меня будто плетью хлестнул. Спускаясь по лестнице, я уже знал, что дело, конечно, в Еве.  Мне оставалось лишь догадываться, что же она теперь учудила. Элен сразу же бросилась ко мне:

- Виктор, она опять исчезла!

- Но как?! Она же спит в вашей комнате!

- Я спала... Что вы хотите, я же не могу бодрствовать ночи напролет!

- Конечно, моя дорогая... Но я же вас не упрекаю! Ну так что?

- Я проснулась с каким-то тяжелым чувством... Мне снилось, что я заплутала в каком-то огромном пустом соборе... Это было ужасно...

Я включила свет и увидела, что дверь открыта, а кровать пуста...

- Вы пошли ее искать?

- Нет, я это только что заметила... И сразу же позвала вас.

- А ее одежда?

- Ее также нет.

Я побежал в холл. Дверь там была распахнута. Я вышел на крыльцо и закричал изо всей силы:

- Ева! Ева! Вернитесь!

В ответ лишь шелест листьев. Я поднялся наверх к Элен.

- Что делать? - спросила она.

- Не знаю... Ночь совсем темная... Вернется она, наверное, сама, как и прежде...

- И я так думаю...

Я вошел в комнату, ставшую теперь для сестер общей спальней, и посмотрел на две пустые кровати... Страшным показалось мне вдруг это зрелище. Меня даже мутить стало - я уже был сыт всем этим по горло!

Вы беспокоитесь, правда, Виктор?

- Боже мой, есть из-за чего, не так ли?

- Мне тоже страшно... Мне кажется...

- Что вам кажется?

Она покачала головой, словно отгоняя дурную мысль.

- Нет, это слишком ужасно...

- Вы не закрывали дверь на ключ?

- Нет, но ведь наши кровати рядом, и я думала...

- Ну да, я вас понимаю... Как она могла одеться, чтобы вы не услышали?

- А может, она оделась в ванной комнате? Я прошел в ванную комнату. Все там было в полном порядке. Я не нашел никакой одежды и уже собрался выходить, как вдруг обратил внимание на стакан на полочке умывальника. Стакан был пуст, но на стенках его был какой-то фиолетовый налет. Я понюхал. Запах был приторный... Удивленный, я обернулся.

Элен как-то странно смотрела на меня. Не знаю, почему, но что-то насторожило меня в ней. У нее был такой вид, словно она старается думать не о том, что ее на самом дела заботит, а совершенно о другом, так, чтобы ее ни в чем не заподозрили.

- Это снотворное, которое вы давали Еве, да? Она покачала головой:

- Я не знаю...

- Как? Ведь налет свежий, даже на дне немного осталось?

Значит, вы ей его давали!

- Да нет, что вы, я помню... Она сама иногда его пьет, когда плохо себя чувствует... И потом, она ведь выходила...

Объяснение было правдоподобным, однако не удовлетворило меня.

- Где флакон?

- В аптечке, я думаю...

Я открыл аптечку. Я прекрасно помнил эту маленькую бутылочку с красной этикеткой и резиновой пробкой. В аптечке ее не было.

- Элен, что-то мне все это не нравится...

- Виктор! - воскликнула она. - Вы меня пугаете!

Лицо у нее теперь было словно из воска, под глазами синели мешки...

Какое-то время я молча всматривался в нее. Нервы мои не выдерживали.

- Элен, вы что-то скрываете от меня...

- Ну что вы, Виктор!

Я даже дрожал от волнения. Слюну тяжело было проглотить... Ноги стали ватными - подступал страх.

- Где флакон?

- Я вам повторяю, что...

- Послушайте, если Ева выпила снотворного, она не смогла бы спуститься по лестнице. Того, что было в этом стакане, хватит, чтобы усыпить полк! Да, кстати, на краях стакана видны следы помады. И это цикламеновая помада, которой пользуется ваша сестра, вы ведь не будете спорить!

Элен ничего не ответила. Я стремительно вышел - она отступила в сторону. Дрожь моя становилась все сильнее.

Мы дошли до спальни сестер. Я еще раз осмотрел ее, потом опять вышел в коридор. Мне уже дышать становилось трудно. Тишина в доме была мертвая. Как в храме... А Элен ведь храм приснился!

Я вошел в комнату, где раньше спала Ева. Дверь до сих пор не была починена, хоть мы и вызвали несколько дней назад столяра. И эту комнату я осмотрел еще раз. Внезапно внимание мое привлекла деталь, на которую я совершенно не обратил внимания в ту ночь, когда взламывал дверь...

Задвижка была цела так же, как и щеколда на косяке!

Вы понимаете?.. Это означало, что, когда я взламывал дверь, она была закрыта на ключ, а не на задвижку, как я подумал тогда. А подумал я так лишь потому, что так мне сказала Элен...

Пока я рассматривал эту задвижку, взгляд Элен так и застыл на мне -- вялый и бессильный.

- Элен... - повернулся я к ней.

- Что?

- Той ночью, когда я прибежал сюда, я поверил вам, что дверь заперта изнутри -- на самом же деле вы закрыли ее на ключ после того, как вышли из комнаты!

- Вы с ума сошли!

- А я вот начинаю думать, не вы ли сошли с ума?

- Я запрещаю вам оскорблять меня! Я схватил ее за руку и рванул к себе.

- А перед тем, как я взломал дверь, вы велели мне пройти в ванную, чтобы я лишний раз удостоверился, что Ева заперлась изнутри! Да вы создали в доме самый настоящий психоз!

- Но это же все не правдоподобно, Виктор!.. Что это вдруг на вас нашло?

Вместо ответа я схватил Элен за ногу и сорвал с нее туфлю. Я перевернул туфлю подошвой кверху -- на ковер посыпался песок.

- Элен! - закричал я. - Вы утверждаете, что не выходили сегодня ночью из дому, а в вашей туфле - песок!

Это ее и добило!  Она раскрыла рот, но так ничего и не смогла сказать.

- Вы ненавидите вашу сестру, да? - спросил я.

Элен тихо заплакала. Отступила к банкетке и уселась.

- Не могу я больше, - прошептала она так тихо, что я едва расслышал ее. - Нет, я, правда, больше не могу, Виктор...

Что мог я сказать? История подходила к концу - ей уже нечего было скрывать. И сил у нее действительно больше не оставалось -  я это видел.

- Долгие годы я была узницей этой проклятой коляски. Вы понимаете?

- Да, - ответил я.

Я и в самом деле понимал эту драму сестринского долга. Элен пожертвовала своей свободой, молодостью... И вдруг однажды она увидела свою жизнь во всем ее безрадостном свете...

- Инвалидом на самом деле была я, Виктор...

- Но зачем этот маскарад? Зачем мучить Еву, в то время как достаточно было ее бросить?

- Мне не хватало мужества бросить ее.

- Но вы нашли в себе мужество играть с ней ужаснейшую из комедий! Вы искали способ внушить ей, что она душевнобольная и ходит, не зная того! Вы отдаете себе отчет, насколько это жестоко?

- Не ей я хотела это внушить...

- А кому - мне?

- Да, Виктор, вам.

- Но зачем? Объясни мне ради Бога! Она опустила голову. На лбу у нее обозначилась глубокая морщина. Челюсть у нее выдавалась теперь вперед, и Элен уже совсем не казалась мне красивой.

- Затем, что для исполнения моего плана нужно было, чтобы все поверили в ее ночные отлучки... Вот почему я и разыгрывала весь этот спектакль... Идея пришла мне в голову в тот день, когда вы поделились со мной своими сомнениями... Я увидела вдруг долгожданную возможность избавиться от нее.

- Вам - избавиться от нее!

Мне стало не по себе от такого признания.

- А где она теперь? - спросил я и сам удивился: как могло так случиться, что поинтересовался этим только сейчас, задав прежде кучу других вопросов?!.

- Не знаю...

- Вот еще! Где Ева?

- Я... я вынесла ее из дому...

- Где?

- Я отнесла ее в лес...

- Пойдем за ней.

Мне стало очень тяжело на душе. Жизнь казалась бесконечно гнусной. Отвратительная интрига Элен была мне так противна, что любовь моя сменялась презрением.

- Ну, идем!

Она покачала головой:

- Нет, нет... Идите одни... У меня сил нет... Я взял ее за руку и потянул за собой:

- Хватит, идем!

Не отпуская ее руки, я суетился по лестнице. Мы прошли через холл, вышли на крыльцо... На ней была только одна туфля, и я был босый, но какое это теперь имело значение? Я чувствовал - какой- то внутренний голос мне это подсказывал, - что все нужно делать как можно быстрее...

Через лужайки мы прошли к еловому лесу. Ночь была довольно светлая, и деревья отбрасывали длинные мрачные тени. Элен дрожала уже от страха.

- Оставьте меня, Виктор... Я умоляю вас...

- Где вы ее положили?

- Там...

Напрасно я вглядывался туда, куда она показала, - ничего не видел. Я пожалел, что не захватил с собой электрический фонарик.

- Если бы вы оставили ее здесь, - зло сказал я наконец, - я бы заметил ее... Вы мне лжете...

Элен ничего не ответила. Она напряженно вслушивалась во что- то, и лицо у нее кривилось. Тогда я тоже прислушался. И ужасная мысль пронеслась в моей голове.

Я все понял.

Нарастал шум приближающегося поезда. Я вспомнил, что неподалеку от леса проходила железная дорога.

- Сволочь! Ты положила ее на дорогу, да?

Она кивнула.

Я опрометью бросился в сторону дороги. Поезд все приближался, заглушая шум моря. Я бежал так быстро, что во мне исчезли все чувства и мысли, я ощущал лишь, что я бегу, и думал, что должен во что бы то ни стало успеть. Я обегал кусты и деревья, поднимался и спускался по пригоркам, и перед глазами у меня была одна Ева, которую нужно было непременно отыскать, опередив поезд... А я ведь даже не знал, с какой стороны он подходит: он шел здесь по кривой, огибая большой холм, отражавший шум локомотива.

Но я знал, что он приближался. Наконец я оказался у подножия холма и, перескочив через проволочное заграждение возле самой железной дороги, мгновенно сбежал по насыпи. Острые булыжники больно кололи босые ноги, но я не чувствовал этой боли.

Поезд подходил справа. Сигнальные огни были уже совсем яркими, виднелись клубы дыма. Я бросил взгляд на сверкающие рельсы, залитые лунным светом. И тут я взвыл.

Между мною и поездом на полотне лежала она... Я всей грудью вдохнул воздух - больше уже такой возможности не представится - и рванул вперед, к Еве. Откуда только сила в ногах взялась!

Я несся стремглав, не думая совершенно об ужасной опасности, которой сам подвергался, - перед глазами лежал на рельсах парализованный да еще и одурманенный снотворным человек. Сквозь шум поезда я расслышал вдруг за собой крик Элен:

- Ви-и-и-иктор! Не надо!!! Не надо! Виктор!

Но это еще больше меня подхлестнуло.

Какую же черную душу нужно было иметь, чтобы желать в такой момент смерти своей сестры!

Поезд был уже почти рядом. Свет сигнальных огней заливал на рельсах свет лунный.

Теперь же я прыгнул - нет, пролетел в прыжке эти последние метры - и оказался наконец возле Евы. Что было потом, я уже не чувствовал. С этого момента все смешалось в моей голове...

Все, что я помню - это проглоченный горький угольный дым, жар в спину и невероятный грохот, обрушившийся на мою голову. Задыхающийся, опустошенный, совершенно обессилевший, я потерял на насыпи сознание. Когда я пришел в себя, то сразу же почувствовал, что прижимаю к груди своей Еву - она горячо дышала мне в лицо.

Я осторожно положил Еву на насыпь и встал. Мне казалось, я уже никогда не смогу дышать нормально. В груди у меня словно угли горели. А уж дрожал я, наверное, как никто никогда в этой жизни...

Прохладный воздух немного успокоил меня. Дыхание потихоньку приходило в порядок. Я вытер рукавом пот со лба... Потом я стал трясти Еву, пробуя разбудить ее. Но после той дозы снотворного, которой оглушила ее Элен, сделать это было невозможно...

Тогда я подхватил ее на руки. Может быть, так и лучше, подумал я: несчастная не заметит сразу же после пробуждения весь ужас произошедшего. Пошатываясь, я нес ее вдоль насыпи до того места, где дорога наиболее близко подходила к территории особняка сестер Лекэн.

Только теперь я стал чувствовать, как мертвели у меня от слабости ноги и вообще все тело. Я нес Еву на руках и плохо видел, что у меня под ногами. Наконец я решил переложить ее на спину. Это, пожалуй, должно было облегчить мою дорогу в лесу. Остановившись, я начал перекладывать беднягу на спину - и тут...

И тут я заметил на насыпи что-то темное и большое. Я наклонился немного и понял: это было искромсанное тело Элен.

2011-8-12 10:09